Волшебное слово


Вместо послесловия

Приехал я однажды в Москву. Утром, в половине девятого, вышел на платформу в предвкушении длинного «литературного» дня. Морозец, солнце, градусов шестнадцать, шубейка ладная и греющая. Иду себе по платформе, дохожу до головного вагона и хочу свернуть в метро - благо вход в него тут же, почти с платформы. И тут меня останавливает очень симпатичный молодой человек.
- Извините, ради бога, - говорит, - вы, кажется, с этого поезда?
- С этого.
- А вы не скажете, как у вас там, в Питере, сейчас с билетами? А то я вот встречаю мою знакомую и не знаю, приехала или нет...
Только я собираюсь что-то ответить, как к нам подходит еще один человек, не менее симпатичный, постарше, и спрашивает у моего визави:
- Вы случайно не такси предлагаете?
- Нет, - искренне удивляется тот. - А что случилось?
- Да вот, - вздыхает второй, - метро перекрыли... Нашли там какой-то чемодан, возможно, с бомбой... Все закрыто.
Тут сердце у меня екает, поскольку дел невпроворот и все наперед расписано.
- Понятно, - говорит первый. - Вам куда надо? - обращается он ко мне.
- На Беговую!
- А вам?
- Мне подальше, но хоть до Беговой довезите! - отвечает второй.
- Ладно, мужики, по полтиннику скинетесь?
- Скинемся!
- Тогда подождите, я все-таки посмотрю, не приехала ли моя дама, пять минут, и тут же поедем.
И он исчезает в толпе, а мы остаемся и обмениваемся с моим товарищем по несчастью разными незначащими фразами: он меня про Питер, я его про Москву. Наконец, он спрашивает:
- А вы сюда, небось, в командировку приехали?
- Да нет, - отвечаю, - так...
- А чем вы занимаетесь?
И тут я говорю первое, что приходит в голову:
- Литературой.
При этом слове лицо его, буквально на моих глазах, меняется, глаза тускнеют, он мгновенно теряет ко мне интерес, быстро отворачивается и, вынимая из кармана мобильный телефон, бросает через плечо:
- Идите, метро уже открыли!
И в эту секунду я понимаю все: я вижу, что метро так и было открыто - вон ведь он, вход, тут же, и никакой толпы при дверях! - и понимаю, что, пожалуй, впервые в жизни слово «литература» спасло мне жизнь.
Я вспоминаю эту историю всякий раз, когда слышу о том, как размывается преподавание литературы в школе или изымается преподавание детской литературы в педагогических вузах. Будущие педагоги перестают изучать детскую книгу как таковую. Это значит, что через несколько лет само понятие детской художественной литературы в принципе может исчезнуть - сначала из сознания воспитателей, а затем постепенно и из круга непосредственно детского чтения. Мы в очередной раз готовы уничтожить то, что создавалось десятилетиями, то, что цементировало, объединяло в пристрастной любви все слои советского и постсоветского общества, то, что стало действительно всенародным достоянием: нашу детскую литературу.
Но ведь мы уже все это проходили! В двадцатые годы наших родителей спрашивали: нужна ли сказка пролетарскому ребенку? Сегодня вас, дорогие родители, спрашивают: нужно ли знание детской литературы воспитателям ваших детей?
Я могу только догадываться, почему так происходит. Но опасаюсь, что мои догадки справедливы. У нас уже давно есть национальная идея, способная объединить всех от мала до велика, - это детская литература, детская поэзия. На одних и тех же произведениях воспитывались все, кто сегодня представляют нашу страну в политике и промышленности, бизнесе и культуре.
Но игра в стихи - опасное дело: в такой игре юный человек учится думать.
Неспроста же именно детской литературе оказалось по силам пробуждать объединяющие всех чувства - любви, гордости, сострадания, совершенствования, то есть, чувства понимания и удовольствия, которые так необходимы детям в общении друг с другом и с взрослыми.
Вот, может быть, найдены еще одни важные слова: понимание и удовольствие - суть поэзия для детей.