Вместо послесловия
Приехал я однажды в Москву. Утром, в
половине девятого, вышел на платформу в предвкушении длинного
«литературного» дня. Морозец, солнце, градусов шестнадцать, шубейка
ладная и греющая. Иду себе по платформе, дохожу до головного вагона и
хочу свернуть в метро - благо вход в него тут же, почти с платформы. И
тут меня останавливает очень симпатичный молодой человек.
- Извините, ради бога, - говорит, - вы, кажется, с этого поезда?
- С этого.
- А вы не скажете, как у вас там, в Питере, сейчас с билетами? А то я вот встречаю мою знакомую и не знаю, приехала или нет...
Только я собираюсь что-то ответить,
как к нам подходит еще один человек, не менее симпатичный, постарше, и
спрашивает у моего визави:
- Вы случайно не такси предлагаете?
- Нет, - искренне удивляется тот. - А что случилось?
- Да вот, - вздыхает второй, - метро перекрыли... Нашли там какой-то чемодан, возможно, с бомбой... Все закрыто.
Тут сердце у меня екает, поскольку дел невпроворот и все наперед расписано.
- Понятно, - говорит первый. - Вам куда надо? - обращается он ко мне.
- На Беговую!
- А вам?
- Мне подальше, но хоть до Беговой довезите! - отвечает второй.
- Ладно, мужики, по полтиннику скинетесь?
- Скинемся!
- Тогда подождите, я все-таки посмотрю, не приехала ли моя дама, пять минут, и тут же поедем.
И он исчезает в толпе, а мы остаемся и
обмениваемся с моим товарищем по несчастью разными незначащими фразами:
он меня про Питер, я его про Москву. Наконец, он спрашивает:
- А вы сюда, небось, в командировку приехали?
- Да нет, - отвечаю, - так...
- А чем вы занимаетесь?
И тут я говорю первое, что приходит в голову:
- Литературой.
При этом слове лицо его, буквально на
моих глазах, меняется, глаза тускнеют, он мгновенно теряет ко мне
интерес, быстро отворачивается и, вынимая из кармана мобильный телефон,
бросает через плечо:
- Идите, метро уже открыли!
И в эту секунду я понимаю все: я вижу,
что метро так и было открыто - вон ведь он, вход, тут же, и никакой
толпы при дверях! - и понимаю, что, пожалуй, впервые в жизни слово
«литература» спасло мне жизнь.
Я
вспоминаю эту историю всякий раз, когда слышу о том, как размывается
преподавание литературы в школе или изымается преподавание детской
литературы в педагогических вузах. Будущие педагоги перестают изучать
детскую книгу как таковую. Это значит, что через несколько лет само
понятие детской художественной литературы в принципе может исчезнуть -
сначала из сознания воспитателей, а затем постепенно и из круга
непосредственно детского чтения. Мы в очередной раз готовы уничтожить
то, что создавалось десятилетиями, то, что цементировало, объединяло в
пристрастной любви все слои советского и постсоветского общества, то,
что стало действительно всенародным достоянием: нашу детскую литературу.
Но ведь мы уже все это проходили! В
двадцатые годы наших родителей спрашивали: нужна ли сказка пролетарскому
ребенку? Сегодня вас, дорогие родители, спрашивают: нужно ли знание
детской литературы воспитателям ваших детей?
Я могу только догадываться, почему так
происходит. Но опасаюсь, что мои догадки справедливы. У нас уже давно
есть национальная идея, способная объединить всех от мала до велика, -
это детская литература, детская поэзия. На одних и тех же произведениях
воспитывались все, кто сегодня представляют нашу страну в политике и
промышленности, бизнесе и культуре.
Но игра в стихи - опасное дело: в такой игре юный человек учится думать.
Неспроста же именно детской литературе
оказалось по силам пробуждать объединяющие всех чувства - любви,
гордости, сострадания, совершенствования, то есть, чувства понимания и
удовольствия, которые так необходимы детям в общении друг с другом и с
взрослыми.
Вот, может быть, найдены еще одни важные слова: понимание и удовольствие - суть поэзия для детей. |